САМЫЙ ЗНАМЕНИТЫЙ ТАНКИСТ
(ГЕНЕРАЛ НАШЕГО ФУТБОЛА)

Юрий Александрович Нырков

Когда кого-то называют гордостью нации, объектом восхищения, – в наше время это часто вызывает иронию. Тем не менее более подходящих слов к Юрию Александровичу Ныркову я не смог подобрать. С какой стороны на него ни взгляни – можно говорить и писать только с восклицательными знаками.

Человек счастливой внешности, на многих фото напоминающий голливудских героев (Гарри Купера, Грегори Пека), высокий, атлетичный даже в свои 80. Веселый, остроумный человек, прекрасный рассказчик. Ореол героя-фронтовика, не сидевшего в гимнастерке при каком-нибудь тыловом складе, а действительно понюхавшего пороху, проехавшего в самоходке, потом в танке пол-Европы.

Генерал. Единственный человек нашего большого футбола, носивший генеральские погоны.

Но чем ближе знакомишься с биографией Ныркова, тем больше поражаешься, а порой – и ужасаешься: сколько испытаний выпало на долю этого человека!

С 12 лет – регулярные занятия футболом, который занимал все мысли и чувства. Тем не менее возраст с 16 лет до 21 года – полностью вычеркнут из футбольной карьеры. Война. Юрий с первого дня рвался добровольцем на фронт. В военкомате всерьез его не воспринимали. По комсомольской путевке добился отправки под Вязьму – строить оборонительные сооружения. В 1943-м поступил в Тамбовское артиллерийское училище. Находясь в карауле, обязательный и исполнительный курсант Нырков буквально следовал инструкции: «Ты должен видеть всех, тебя – никто». Отморозил почки. Находясь в госпитале, переживал только об одном: чтоб не выпасть из своего курса, отправлявшегося на фронт.

Генерал-майор Ю.А. Нырков

На фронте ни о каком футболе не могло быть и речи. Познал на себе все «прелести» конструкции самоходки: выход только через нижний люк. Начнет машина гореть – покинуть ее почти невозможно. Так что пару раз чудом остался жив. Две тяжелые контузии, которые потом вкупе с почками еще напомнят о себе в расцвете спортивной карьеры. В 1948 году дебютант ЦДКА Нырков включен в число 33 лучших футболистов СССР, а в начале 1949-го, в 24 года, едва не ушел из большого футбола по инвалидности. Рецидив почек. Направили на лечение в Туркмению, где попал под землетрясение и пару месяцев лежал в госпитале вместе с жертвами стихии. До конца года лечился. В 1952-м сильно проштрафился, проиграв в составе сборной СССР врагам – югославам. Разогнали любимую «команду лейтенантов», два года играл в «случайных» коллективах. Не доиграл на высшем уровне как минимум года три.

Юрий Нырков хорошо известен любителям футбола как один из лучших наших защитников 1940–50-х годов. Трехкратный чемпион СССР, ведущий игрок сборной, заслуженный мастер спорта. Разговор с ним о танках, о войне показался бы не к месту если не знать: Нырков с боями прошел от Днепра до Берлина, а после выступлений в большом футболе дослужился до воинского звания «генерал-майор».

– О вашей военной карьере меньше известно, чем о спортивной.

– Сразу после начала войны я рвался на фронт. Но мне на тот момент еще не было 17-и лет, и потому сначала меня из военкомата отправили на строительство оборонительных сооружений. Потом зачислили в Тамбовское артиллерийское училище. Знания здесь получил основательные, но много было и неприятного. Мне, городскому жителю, довелось тут поработать и на конюшне, где мои подопечные кусались и лягались. Находясь в карауле, отморозил себе почки – и по сей день они дают о себе знать.

– Почти все ведущие футболисты 1940-х во время войны имели бронь. Более того, в 1942 году по приказу Главнокомандующего те немногие высококлассные работники культуры и науки и деятели спорта, которые находились на полях сражения, были отозваны с фронта.

– До войны я был слишком молод для того, чтобы быть на примете у футбольных специалистов. Забегая вперед, скажу, что я и в 1945, и в 1946 году мало рассчитывал на то, что когда-либо попаду в команду мастеров. Хотя в детстве, конечно, я любил футбол фанатично, до самозабвения. Стыдно сказать, но мои родители, при всей моей любви к ним и уважении, в определенный период жизни имели для меня меньше авторитета, чем мой футбольный тренер. Но когда началась война, все отступило на второй план. «Раньше думай о Родине, а потом о себе» – в те времена было не просто громкой фразой, а жизненной позицией многих моих сверстников. Конечно, и моей тоже. Так я был воспитан. Скажу больше. Когда я сразу после войны служил в Германии и выступал на различных армейских соревнованиях, однажды попал в поле зрения Анатолия Тарасова, в будущем – великого хоккейного наставника. В то время он был футбольным тренером команды ВВС. Тарасов пригласил меня в свою команду. Летчиков мы очень уважали, и это на тот момент была прямая дорога в большой спорт. Но я, без преувеличения, был преисполнен не только общегосударственным, национальным патриотизмом, но и чувствовал себя членом братства танкистов. Играть за ВВС против своих было для меня равносильно предательству. Хотя в наше время, не спорю, подобные утверждения кому-то покажутся смешными.

В танковых войсках я с 1943 и по 1965 год – время моего перевода из танковых войск в Генеральный штаб.

– Несколько поколений наших соотечественников выросло с уверенностью: Т-34 – самый лучший танк всех времен и народов. Но вот появились публикации, ставящие это утверждение под сомнение.

– Правомерно сравнивать его со средними танками. Во время войны Т-34 по сравнению с немецкими аналогами имел лучшую броню, был более маневренным. Большим его преимуществом было то, что он работал на дизельном топливе, в то время как немецкие – на бензине. Но вот оптика была лучше у немецких танков.

– Наверное, у немцев лучше было организовано и обеспечение, подвоз боекомплектов?

– Мне трудно судить как было у немцев. Но как было у нас – знаю не понаслышке. Сразу после окончания артиллерийского училища меня назначили командиром взвода подвоза боеприпасов. Это самая тяжелая военная пора для меня. И не только потому, что я был новичок. Здесь мы подвергались не меньшей опасности, чем танкисты. Помимо того что авиация и артиллерия врага нас утюжили, так еще непрерывная распутица. И в темное время суток больше приходилось работать. Колеса машин буксовали в грязи, шоферы какие-то попадались... ну, не идеальные: малорослые, слабосильные, больные. Мы их называли «инкубаторскими».

Позже воевал на самоходке. Тоже натерпелся. По сравнению с танком здесь сложней, опасней. Башня у самоходки не вращается, обзор плохой, так что в бою стрельбу вести сложнее. Попадание снаряда – и покинуть машину почти невозможно. Люки маленькие, неудобные. Крупных соединений самоходной артиллерии не было, использовали нас для усиления частей наступавшей армии. А значит – бросали в самые опасные и тяжелые места.

– А был ли вообще смысл в самоходках?

– А как же? Калибр-то крупнее, чем на танке. На танке 65 мм, на самоходке – 85, потом, когда на танке поставили 85, на самоходке – 100. Крупнее калибр – выше дальность стрельбы.

– Какие боевые операции больше всего вам запомнились?

– Первая крупная, в которой довелось участвовать, – окружение и разгром немцев в Корсунь-Шевченковской операции. Позже штурм Сандомирского плацдарма, Штеттин, Кюстрин. Самые страшные потери были на Зееловских высотах, когда в лоб брали хорошо укрепленные позиции немцев: нас прямой наводкой била крупная зенитная артиллерия.

– Ранее эти события замалчивались в нашей прессе, и лишь в последнее время появились публикации. Действительно неоправданно большие потери наших бойцов происходили по вине командования?

– Победителей, как говорится, не судят. Высоты были взяты, а людей не вернешь. Потери были и раньше, сплошь и рядом. Возьмем высотку, и потом приказ сверху: держать любой ценой. Хотя часто было бы разумней отойти. Обойти и окружить. А командир говорит: ни шагу назад. Ошибок было много. Да и «катюши», когда били по площадям, – часто попадало и своим. Хотя во многих случаях при наступлении без больших потерь не обойтись, как ни старайся. Война потом мне снилась больше лет, чем она длилась.

– Недавние события в Чечне – вы можете их прокомментировать как танкист?

– Насколько мне известно, при штурме Грозного была допущена неграмотность. В Великую Отечественную танки заходили в город только вслед за пехотой, когда надо было вести прицельный огонь по определенным объектам. В городских кварталах они очень уязвимы. История, похоже, не учит.

– Кто из писателей, с вашей точки зрения, наиболее правдиво отобразил войну?

– Художественная литература изначально содержит вымысел. Автор субъективен. Но по самому духу изображения ближе других мне Сергей Смирнов. В кинематографе наиболее реалистичными лентами о войне мне показались фильмы Юрия Озерова. Многие авторы усердствуют, считая: чем больше трупов покажешь, тем правдивее и лучше получится. Я как участник тех событий такой подход не одобряю.

– Что для вас самое страшное было во время войны?

– Самое страшное – терять боевых товарищей. Я был сначала командиром экипажа, потом – командовал взводом – двумя танками. Потом – четырьмя. Сменил несколько экипажей: из моего подразделения я один оставался жив. Каждые две-три атаки экипаж менялся. Или сгорят ребята, или вылезут из танка, но со страшными ожогами – в госпиталь их отправляют. Обучаю новый экипаж, но за десять дней всему не научишь. Стабилизаторы поставили на наши танки только в конце войны, а до того прицеливаться можно было только, остановив машину. А машину остановишь – уже через несколько секунд ждешь попадания в свой танк. Водителю-механику хуже всех приходилось. От него в бою многое зависело, но ему самому горящий танк, и особенно – самоходку, почти невозможно быстро покинуть. А я вот ни разу не был ранен. Два раза крепко контузило. Один раз в танке, другой раз – когда по ходам сообщения в свое подразделение пробирался, рядом разорвался снаряд. Я две недели ничего не слышал и говорить не мог.

– Потом, в мирное время, эти контузии давали о себе знать?

– В моем возрасте сейчас все дает о себе знать. Но вот из-за болезни почек, которые я застудил в Тамбовском военном училище, я пропустил весь сезон 1949 года, хотя в 1948 году почти все матчи ЦДСА провел в «основе». Сначала пролежал в госпитале четыре месяца, потом послали на воды в Туркмению. Прилетели как раз к тому моменту, когда случилось в Ашхабаде землетрясение.

– А что это за тяжелая болезнь, из-за которой вы не смогли играть за команду Аркадьева сразу после его приглашения?

– Это особая история. После окончания войны наша часть оставалась в Германии. Я за всю войну ни разу не ударил по мячу. Но тут вспомнил свои футбольные навыки, когда по приказу командира полка собрал футбольную команду. Проводил какие-то тренировочные занятия. Я был капитаном команды и играющим тренером. Позже, когда мы стали успешно выступать, даже привлекли к работе местного немца – специалиста по физподготовке. Раз за разом мы обыгрывали все армейские команды вплоть до победы на Спартакиаде советских войск в Германии. Но когда туда приехала команда ЦДКА, мы уже находились в «разобранном» состоянии. Да и класс чемпиона страны был выше. Мы им проиграли со счетом 16:0. Я тогда даже и не думал, что попаду на заметку Аркадьеву. Со мной никто переговоров не вел – только Тарасов, так он ведь хоккеист, и при всем моем уважении к летчикам, я считал себя в первую очередь танкистом и не мог себе представить – как это буду играть против своих?! Но потом пришла телеграмма с вызовом в Москву в ЦДКА. Моему начальству не хотелось терять такого игрока, как я. А я сам, честно говоря, не верил в то, что смогу закрепиться в основном составе лучшей команды страны и не хотел все время сидеть на скамейке запасных. Так что первый вызов мы как бы проигнорировали. Когда пришел повторный вызов, то мое начальство, чтоб как-то подстраховаться, отправило меня в госпиталь. А потому как я был здоров, мне слегка облучили ногу. Да, перестарались. В Москву меня все-таки забрали, да в таком спешном порядке, что толком собраться не успел. Мы отметили в ресторане 9 Мая День Победы, только лег спать – меня с постели и на самолет. Когда прибыл на аэродром в Быково, то по пути к родителям я просил кондукторш, чтоб бесплатно меня довезли. А потом еще какое-то время травма, нанесенная мне в госпитале, мешала нормально тренироваться.

– Во время ваших выступлений в большом футболе пресса объективно освещала спорт?

– Лукавили, мягко говоря, постоянно. До войны, когда во время зарубежных турне победы наших футболистов над рабочими командами представляли как великие достижения. Первый действительно большой успех – игры «Динамо» в 1945-м в Англии.

– Вам доводилось выходить на поле с капитанской повязкой?

– Это было в 1952 году. Если болел Гринин – я был капитаном. Кандидатуры капитана и вице-капитана предложил команде тренер Аркадьев, никто из игроков, понятно, возражать не стал. В качестве капитана я единственный из команды мог говорить с судьей, а вне футбольного поля мое звание капитана команды ни в чем не проявлялось. Воспитательную работу помимо Аркадьева проводили начальники команды. Их в команде сменилось много, но к футболистам все хорошо относились, в спортивные дела они не вмешивались.

– С кем из золотого состава ЦДКА вы дружили?

– У нас был очень сплоченный, дружный коллектив. Это, кстати, являлось одной из составляющих успеха. Мы собирались командой и в свободное от тренировок или календарных игр дни. Дружили и в те годы, когда выступали за армейский клуб, и много лет спустя. Самыми близкими моими друзьями в конце 1940х были Бобров, Башашкин и Прохоров.

– Тем не менее Бобров ушел из команды в 1950-м году.

– В 1950 году Василий Сталин создал свою команду ВВС. Кроме Боброва он переманил туда Архипова, Бабича, Прохорова, других классных игроков. Планы у Василия были грандиозными, амбиции большими. Боброву он в самом деле многим помог, Сева не мог ему отказать.

– Настойчивых предложений от Василия Сталина играть в «его» команде мало кто из именитых футболистов того времени избежал. Вас он не звал?

– Этого не могло быть по той причине, что он на меня «имел зуб» еще с того времени, когда мы оба служили в Германии сразу после войны. Команда 3-й ударной армии, которую я подготовил, обыграла команду летчиков, опекаемую Василием.

– Вы тогда были еще совсем молодым человеком – едва за 20. Неужели уже работали тренером?

– Я сам играл в армейской команде, занимался организационными мероприятиями. В те годы тренеров, профессионально и целенаправленно занимавшихся подготовкой команд, имели большей частью только клубы высшей лиги. Так что и играющим тренером, по нынешним понятиям, меня можно было назвать с большой натяжкой.

– Против кого из форвардов вашего времени вам как защитнику было играть сложнее всего?

– Против правого крайнего московского «Динамо» Василия Трофимова – скоростного, непредсказуемого, умного футболиста. Он и в хоккей здорово играл.

Нельзя обойти упоминанием и великолепных форвардов команды Венгрии, с которой мы дважды встречались. Кочиш, Пушкаш... Мне выпало играть против Хедекути...

И мне повезло в том плане, что самые сильные нападающие нашей страны играли со мной в одной команде. Играть против Боброва мне довелось лишь однажды в официальном матче – в 1954 году, по завершению карьеры в большом футболе. Я выступал за Академию бронетанковых войск, Всеволод – за Авиационную академию (в Монино).

– Вы согласны с мнениями тех, кто считает: бесспорно, самым сильным форвардом нашего футбола послевоенных времен, включая и начало 50-х, был Бобров?

– Всеволод во многих моментах был, наверное, самым талантливым. Но он пришел в футбол из хоккея. Он умудрялся на высочайшем уровне выступать в трех видах спорта. Как нападающий на острие атаки он был великолепен. Но самым стабильным, выдающимся форвардом, учитывая еще и довоенные годы, я считаю из своих современников Григория Ивановича Федотова. Он прекрасно действовал и при завершении атак, и при их организации.

– Почему ни один, ни другой не добились в футболе больших успехов как тренеры?

– Они оба стали хорошими футбольными тренерами, я уж не говорю об успехах Боброва – наставника в хоккее. Вообще великими тренерами суждено стать очень немногим, надо к этому иметь особый талант. Аркадьев ведь как игрок успехов особых не добился. Защитником он был средненьким. Но как тренера я его поставил бы даже выше Якушина и Качалина, с успехом работавших и в сборной. Аркадьев был в равной степени великолепным и практиком, и теоретиком. Его теоретическими разработками до сих пор пользуются даже зарубежные тренеры. Он был не только специалистом высокого уровня, но и человеком высокой культуры. Никогда не повышал голоса, и уж тем более не допускал нецензурных выражений. Но вместе с тем умел быть убедительным и проявить твердость. Он ведь в армейском клубе был гражданским человеком. Но к команде в раздевалку не мог войти ни один самый высокий военачальник. Всесильный Василий Сталин если и допускался, то при условии, что будет тихо сидеть в уголке и молчать. Трудно, казалось бы, подобное представить себе, но так оно и было.

– Вопрос по поводу высокого начальства и его отношения к футболистам команды мастеров. Можете привести примеры, когда воздействие было положительным и когда отрицательным?

– Пример первого – маршал Гречко. Этот человек хорошо разбирался в футболе, но никогда не лез с советами и не «накачивал». Его влияние приносило только пользу.

Обратный пример. По мнению посвященных людей – одним из инициаторов разгона команды ЦДСА был Берия. Олимпиаду мы проиграли, но у себя в стране мы были сильнейшим футбольным клубом. После Олимпиады наша команда во всесоюзном первенстве победила во всех четырех матчах подряд. Тем не менее сыгранный коллектив расформировали. Случилось это совершенно неожиданно. Мы приехали на очередную тренировку в Лефортово, а там уже тренеры других команд приехали, словно купцы на ярмарку и разбирают нас по командам. Потом и этого показалось мало – разогнали многие армейские и флотские клубы, не имевшие никакого отношения к неудаче на олимпиаде.

Мне все это тогда казалось недоразумением. Я лично обращался к маршалу Воронову, большому любителю футбола, всегда проявлявшему интерес к нашей команде: «Нас всего четверо из клуба, которые оплошали на Олимпиаде. Пусть только нас и накажут. Почему наказывают всю команду, другие армейские коллективы?». Воронов обещал все выяснить. Но через несколько дней он сообщил, что решение принято на таком высоком уровне, что обсуждению не подлежит. А пофамильно называть людей, от которых исходила инициатива, даже он не решился. Отечественный футбол тогда сильно затормозил в своем развитии.

– Поводом для разгона лучшего футбольного клуба страны стало поражение сборной на Олимпиаде. Но ведь вы проиграли одному из лидеров мирового футбола на тот момент.

– Из той истории и мне многое представляется неясным. Установку на игру нам почему-то давали – отдельно защитникам, отдельно полузащитникам, отдельно нападающим. Для нас это стало неожиданным и во многом сбило с толку. Не совсем удачно определились с составом.

Как ни странно это сейчас выглядит – мы впервые в жизни играли на таком прекрасном поле. На предматчевой тренировке мы испытали настоящее удовольствие. Заигрались. И тренеры нас не остановили. К решающей игре полностью восстановиться не удалось.

– Много писали про те события. И все равно остается ощущение недосказанности, полуправды.

– Неприятное ощущение фальши мы испытали задолго до Олимпиады, когда в товарищеских матчах с национальными сборными Румынии, Финляндии, Чехословакии выставляли команды под названием сборной Москвы. Соответственно и наши соперники стали именоваться сборными городов. Дураками считали десятки тысяч болельщиков, которые видели в составе московских команд футболистов из Тбилиси и Ленинграда? Перестраховывалось начальство на случай проигрыша.

Заслуженный мастер спорта Юрий Нырков

Когда мы проиграли югославам, нам не дали посмотреть финальный матч югов с венграми, в составе которых играли звезды мировой величины. Для нас, футболистов, в большинстве своем – будущих тренеров, это ведь было жизненно важно. Мы до того и так варились в собственном соку.

А после с нами поступили вовсе по-хамски: привезя из Хельсинки, бросили в Ленинграде. Я искал своих знакомых в Ленинградском доме офицеров, которые накормили меня и достали мне билет до Москвы. А позже: даже с формальной точки зрения какое имел право спортивный начальник Н. Романов (гражданский человек!) расформировывать армейскую команду ЦДСА?

– По какому принципу тогда в том же приказе выделили поименно «самых виноватых»?

– Бесков и Николаев в самом деле неточно били по воротам из выгодных положений, Петров срезал мяч в свои ворота. Крижевский и Башашкин сыграли ниже своих возможностей. Но тем не менее эти футболисты были лучшими у нас в стране, и я не вижу – кто на их позициях тогда мог бы сыграть сильнее.

– В том же 1952 году в двух матчах с Венгрией – лучшей в мире на тот момент командой – сборная СССР пропустила всего два мяча. Вряд ли югославы были сильнее. Почему с ними на олимпиаде вы сыграли не столь успешно?

– Сборная Югославии играла если и слабее венгров, то ненамного. Была хорошо сбалансированна во всех линиях. Великолепный вратарь. Полузащитник Златко Чайковский, который представлял опасность даже большую, чем любой из форвардов.

– Наш футбол пострадал и от того, что Аркадьев не привлекался к работе со сборной?

– Бесспорно! Борис Андреевич был в равной степени великолепным и теоретиком, и практиком. Его разработками пользуются и отечественные, и зарубежные специалисты. Он намного опередил свое время. Был не только высококлассным специалистом, но и в высшей степени культурным, интеллигентным человеком. Старался поднять футболистам уровень общей культуры. Сам водил нас в музеи – в Дрезденский, в Эрмитаж. В живописи он разбирался на уровне чуть ли не профессионала и при этом умел рассказать понятно и интересно.

– Как Аркадьев боролся с нарушителями режима? Многих до сих пор, например, удивляет: почему он не отчислял из команды Кочеткова, демонстративно злоупотреблявшего спиртным?

– Борис Андреевич никогда не опускался до мелочной проверки: кто сколько выпил и кто когда лег спать. Его отношение к этой проблеме было таким же, как в нынешних европейских профессиональных клубах: пей сколько влезет, занимайся чем хочешь, но покажешь слабинку на матче или даже на тренировке – в состав не попадешь. Иван Кочетков хорошо играл, на своей позиции был незаменим. И пьяницей его тоже нельзя было назвать. Просто он был слишком откровенным, абсолютно чуждым какой-либо дипломатии. Пьяниц в нашей «команде лейтенантов» не было, но не было и абсолютных аскетов. Мы были нормальные люди.

– Вы закончили играть в высшей лиге в 1954 году. Могли играть и дальше?

– Силы позволили бы выступать за команды мастеров лет до 40. Но не все зависело от меня. Большой удар по нашему футболу был нанесен в 1952 году. За то, что на олимпиаде проиграли очень сильной сборной Югославии, разогнали вообще весь армейский футбол. Когда закрыли ЦДКА, остался не у дел лучший футбольный специалист – Аркадьев, а мы играли за окружную команду Калинина. Потом и этот коллектив расформировали. Одни футболисты перешли в динамовские и профсоюзные команды, другие завершили выступления. Уверенности в завтрашнем дне мы не чувствовали. Целое поколение ведущих футболистов ушло из спорта, не доиграв по несколько лет, передумали заниматься тренерской работой, некоторые более младшие не хотели потом идти играть в армейские клубы. Кто захочет лишний раз испытывать судьбу?

Я не стал рисковать: вдруг еще какой-нибудь большой начальник опять не позволит играть в футбол?! Между спортом и служебной карьерой я выбрал второе. Я поступил в Академию бронетанковых войск. А 1954 году я продолжил выступления за ЦДКА по приказу министра обороны. Но военная академия – это не институт физкультуры. Учился по-настоящему, без пропусков, без спецграфика. В семь утра ехал в Академию, после учебы – на тренировки. Долго так я протянуть не мог, и качество игры снизилось. Физически не выдерживал.

– Но после ухода из большого футбола как вы поддерживали все эти годы свою спортивную форму?

– С 1955 и до 1965 года физкультурой почти не занимался, много времени отнимали служебные дела. В 1965 году стал регулярно посещать клуб «Здоровье» в Сокольниках. По воскресеньям у нас там были нешуточные футбольные баталии. Среди их активных участников хоккеисты Локтев, Альметов, легкоатлеты Кузнецов, Литуев. Но вот бегать кроссы, делать общефизические упражнения я никогда не любил, даже когда играл за ЦДСА. Всегда предпочитал игровые виды спорта: кроме футбола – хоккей, теннис. В последнее время состояние здоровье не позволяет. Почки, диабет.

После окончания Бронетанковой академии в 1957 году я служил в Группе советских войск в Германии. Сначала начальником штаба танкового батальона, через год – в отделе кадров. Спустя шесть лет по замене, вернувшись в Москву, служил в Академии Генерального штаба в отделе кадров, через год – в отделе кадров Генерального штаба. Курировал оперативные управления, оттуда – на высшую должность в Десятое главное управление. Возглавлял Главное управление военных советников и военных специалистов. Советников мы посылали за свой счет, а работу специалистов оплачивала принимающая сторона.

– Вам также довелось побывать в служебных командировках в странах социалистической ориентации. Где к нашим лучше относились? В какие страны для специалистов считались более престижным попасть?

– Чаще всего бывал я в Анголе, Афганистане... А относились к нам везде хорошо, потому что от нас зависели. И для наших специалистов было выгодно попасть в любую страну – оплачивали везде хорошо на фоне наших зарплат. Самыми умелыми и боевыми военными наши специалисты считали вьетнамцев. Неудивительно: сумели противостоять и французам, и американцам. А «проколы» в работе чаще всех допускали наши переводчики – они ближе других общались с местными, порой еще не вникнув в ситуацию. Под разными предлогами их приходилось откомандировывать в СССР.

– Вы смотрели последние игры нашей сборной? (Разговор с Нырковым происходил в феврале 2004 года).

– А как же?! Ярцев больше, чем Газзаев, контактировал с тренерами клубов, прислушивался к мнениям знающих людей. Смело включил в состав и «стариков», и молодых. И этот шаг был взвешенным.

– Кто больше нравится из нынешних коллег-защитников?

– Онопко – по-прежнему лидер. С опытом он приобрел видение игры. Он лучше других читает игру, предвосхищает действия соперников, подстраховывает партнеров. На «втором этаже» – один из немногих в нашем футболе – он хорошо действует. В этом компоненте силен и Игнашевич, к тому же – он удачно подключается к атакам. Остальные игроки обороны еще должны оправдывать авансы, которые им раздает пресса.

– Как относитесь к присутствию в вашем родном клубе легионеров?

– А что делать? Результат надо давать сегодня, а не ждать, пока в спортшколе свои подрастут. Слава Богу, у нас легионеров не так много, как в «Рубине», «Сатурне» или «Ростове». Ну и потом, все же чех Ярошик и хорват Олич – не такие уж для нас чужаки, из бывших дружественных стран. Братья-славяне, а значит, язык, менталитет, близкие к нам. Да и они – прекрасные мастера.

В нашем футболе много победных традиций потеряно, но есть прекрасные игроки, тренеры, в чем-то мы приближаемся к мировым стандартам. Я верю в будущее нашего футбола, иначе так пристально за ним не следил бы.

Рассказывает Виктор Ворошилов, один из лучших бомбардиров нашего футбола:

– Мне дано понять Ныркова больше, чем кому-либо еще. Оба мы поздно попали в команды мастеров, у обоих на спортивную карьеру повлияла война. Я с 14 лет работал токарем на авиазаводе, Юрий с 16 лет на фронте. Потому мы с ним и держались изо всех сил за основной состав своих команд. Мы любили не себя в футболе, а футбол. В то время защитников в команде было, как правило, трое. Так что оборонялись не числом, а умением. К обороне ЦДСА это относилось в наибольшей мере. Юрий играл на левом фланге, но всегда с успехом страховал и центрального, и даже правого. Таких защитников – универсалов сейчас не вижу. И тогда были единицы. Ныркова я назову самым стабильным защитником того времени. Он был грамотным, техничным, великолепно играл головой. Отлично видел поле, умел быстрым и точным пасом начать результативную атаку.

Сборная СССР, когда в ней играл Нырков, и несколькими годами позже, не уступала в классе сильнейшим командам мира – Венгрии, ФРГ. Можно ли то же самое сказать о нынешней главной команде страны?